Основным этническим компонентом при заселении территории современной Харьковской области в XVII в. были выходцы из Поднепровья, но практически все исследователи колонизации Слобожанщины признают в ряде районов количественное преобладание переселенцев из северных, великорусских областей, группы которых дисперсно расположены по течению рек Сев. Донец, Оскол и др. [1, с. 19]. Отсюда бытует мнение, что население Харьковщины состоит преимущественно из украинцев и русских (правда в последнее время были выявлены и белорусы). До сегодняшнего дня не утихают дискуссии только относительно процентного соотношения массивов русского и украинского населения при колонизации данного региона.
Однако выявленный автором этнографический материал позволяет пересмотреть общепринятые в научном мире взгляды на участие русской этнической общности в заселении Слободской Украины. Более того, следует отметить, что собранные автором факты не отображены в том массиве литературы, которая посвящена истории и этнографии Слобожанщины, и впервые вводятся в научный оборот.
Речь идет о погребальном обряде, элементы которого разительно отличаются от традиционных представлений об обрядах современного населения Украины. Обряд зафиксирован в селе Молодовая, которое находится в северо-восточной части Харьковской области и относится к Волчанскому району. Расположено примерно в 5 километрах от поселка Старый Салтов вниз по течению Северского Донца. Что интересно, в архивных документах до начала XX века село фигурирует как Молодовое, но позже, вопреки правилам русского языка, преобразовывается в Молодовая.
При захоронении на кладбище с. Молодовая местной жительницы Тимофеевой Марфы Федоровны (1 июня 1910 г. рождения, умершей 17 мая 2000 г.), которое происходило 20 мая 2000 г. автором, были отмечены следующие элементы погребального обряда.
При прямоугольной форме могильной ямы (с размерами: длина 2,10 м – 2,15м, ширина на поверхности 0,8 – 0,9 м), автором зарегистрирована большая глубина могилы – около 1,8 м. На высоте 0,5 м, от дна ямы, расположены два уступа вдоль боковых сторон ямы, ширина выступа которых 0,12 – 0,15 м.
В археологии эти уступы принято называть «заплечики». Выводы, сделанные на основании исследованных археологических памятников разных эпох, говорят, что на таких «заплечиках» располагалось перекрытие над умершим, как правило, деревянное, реже каменное [2, с. 84].
В данном случае в качестве перекрытия использовались заранее заготовленные дубовые бруски длинной 0,7 – 0,8 м, диаметром 0,07 – 0,1 м, в количестве 23 штук. Могильная яма ориентирована запад – восток. Похоронный обряд в с. Молодовая проводится всегда после 12 часов дня. Около 14.00 к кладбищу подвезли гроб с телом Тимофеевой М.Ф., за ним шла похоронная процессия из родных и односельчан. После прощания с усопшей, гроб был заколочен и опущен в могилу, так, что крышка гроба оказалась ниже высоты «заплечиков» (на высоте 0,45 м от дна ямы). Тело умершей в могильной яме было ориентировано головой на запад. Далее, на «заплечики», одним из жителей села были уложены дубовые бруски. Перед закладкой, некоторые из присутствовавших на церемонии, бросили на гроб живые цветы. Все участники похоронной процессии бросили в могилу по горсти земли, после чего яма была засыпана землей. В той стороне, где находились ноги умершей, был поставлен крест, а оставшаяся земля была использована для надмогильной насыпи. На могиле были установлены венки и все присутствовавшие на похоронах покинули кладбище.
Для местных жителей нет ничего удивительного в столь необычном для этнографии Слобожанщины обряде. Это является традицией, которую соблюдают в отношении всех умерших односельчан.
Несмотря на то, что жители с. Молодовая христиане православного вероисповедания (в селе сохранилась полуразрушенная церковь) данный обряд не относится к христианской традиции захоронения.
Самоидентификация и язык самих жителей с. Молодовая связывает их с русской народностью. В селе коренные жители носят типичные русские фамилии: Сапалев, Тимофеев, Воронкин, Толстой, Стрельников. Тем не менее, нет никаких предпосылок относить вышеописанный обряд к славянской этнографии [3].
В самом селе, местные жители вышеописанные сооружения в погребальной яме называют «склепиком», но дать какие-нибудь объяснения по поводу данного способа захоронения затрудняются. Наиболее полные ответы на поставленные вопросы автор получил интервьюируя старожила, бывшего директора сельской школы Дергоусова Якова Никитовича.
Вопрос: – Для чего гроб в могиле закладывается деревянными брусками?
Ответ: – Так культурнее.
Вопрос: – Как вы думаете, почему у вас в селе не так как везде хоронят?
Ответ: – Не знаю. Предки наши так хоронили, вот и мы. Традиция, – следует пауза, - недавно на похоронах в соседнем селе был, друга моего в последний путь провожали. Так там выкопали могилу в пол метра, бросили гроб и засыпали землей, как собаку, не по-человечески.
Между тем, считается, что ритуал захоронения – одно из наиболее устойчивых этнокультурных явлений, сохраняющее древние традиции, даже при полном стирании этнических признаков в материальной культуре [4, с. 18]. Более того, традиции связанные с погребальным обрядом зачастую переживают историческую память народа и его этническое самосознание.
Погребальные камеры с «заплечиками» очень широко распространены в археологических памятниках. Захоронения с использованием «заплечиков» использовались уже на позднем этапе древнеямной культуры во II тысячелетии до н.э. [5, с. 74-75]. Позднее данный тип погребения находит общие черты с погребениями срубной культуры. Как отмечают исследователи «Ямы с заплечиками известны в могильниках степного Причерноморья с эпохи средней бронзы до позднескифского времени» [6, с. 21-22].
Погребения с «заплечиками», датированные первыми веками нашей эры встречаются от причерноморских степей до Алтая [7].
Черняховская культура отличается биритуальностью погребального обряда, то есть, сочетанием на одних и тех же могильниках погребений с кремацией и ингумацией, как правило, с использованием «заплечиков» [8, с. 41]. Обильно представлены захоронения с «заплечиками» среди кочевников в VI – VII веках. Позднее данный обряд входит в ареал Салтовской культуры и соотносится исследователями с болгарскими племенами. В XI – XIII вв. «заплечики» в конструкции погр**альной камеры используют племена зависимого от Руси Черноклобуцкого союза, археологические памятники которого обильно представлены в районе Поросья [9, с. 20].
Таким образом, данный обряд археология фиксирует начиная со II тыс до н.э., вплоть до XV века, и присущ он был, как правило, различным племенам кочевников Евразийских степей.
На современном этапе этнография фиксирует захоронения с использованием «заплечиков» и сооружении над умершим перекрытия среди ряда тюркоязычных народов. Еще до недавнего времени практиковали и отчасти практикуют в наше время крымчаки [10, с. 152], приазовские греко-татары, часть сибирских татар, православные татары мишари, чуваши [11, с. 131-132] и другие тюркоязычные народы.
Жители с. Молодовая не являются автохтонным населением Харьковской области. Еще в XVI в. данная территория относилась к обширному пространству, именуемому в то время «Диким полем». И, судя по историческим источникам, еще в начале XVII в. была не заселена. Но уже в 40-х – 50-х годах XVII ст. русскими служилыми людьми заселяется ряд сел по правой стороне Северского Донца вокруг г. Чугуева, крупного военного поселения, это Старая Покровка, Новопокровка, Каменная Яруга, Тетлега, Кочеток, Терновое, Введенское, Зарожное, Молодовое и др. [12, с. 23].
Есть более конкретное свидетельство прихода переселенцев на место, по описанию, локализуемое с современным расположением села Молодовая. «В 1652 году на Салтовском городище вновь поселены на постоянное житье, Боярские дети новики, 19 человек, которые устроили ниже Салтовского городища» [13, с. 282]. Если посмотреть на карту то, кроме с. Молодовая, других населенных пунктов вниз по течению Донца рядом со Старым Салтовом просто нет.
Это заселение было связано со строительством в 1635 – 1652 гг. цепи различных оборонительных укреплений против татарских набегов, под общим названием «Белгородская засечная черта». Цепь разноплановых укреплений располагалась поперек татарских дорог и протянулась от северо-западных районов современной Харьковской области до Тамбовских краев [14, с. 71-72].
Теперь остановимся на социальном составе заселяемых земель. Автор не будет рассматривать участие украинского народа в заселении Слобожанщины, интереснее рассмотреть, так называемое великорусское движение на юг в XVII в.
Присоединяемые земли, прежде всего, делились на промысловые территории в округе нового города, называемые тюркским термином «юрт» или русским «ухожаи» от слова уходить. Позже, с ростом населения, земля раздавалась служилым людям [12, с. 18].
Лица служилого сословия в России юридически имели право владеть землей и крестьянами, они обязаны были нести государственную службу, обычно – военную. С XV по XVII в. сложилась сложная иерархия чинов и служилых людей, достигшая в первой половине XVII в. большой четкости. Надо, однако, учесть, что система чинов применялось лишь к одной группе служилых людей – «служилым по отечеству» (по происхождению). Служилые люди по отечеству получали денежное и земельное жалованье, причем земля им давалась индивидуально. Возможности перехода в более высокий чин определялись родовитостью и выслугой.
Другую группу служилых людей составляли «служилые люди по прибору» - стрельцы, пушкари, казаки, затинщики, воротники, позднее – драгуны, солдаты. Они «прибирались» на службу из различных слоев населения [14, с. 26].
«Служилые по отечеству» от «служилых по прибору» отличались тем, что получали землю в пользование лично с документальным подтверждением. Но в 30 – 40-х годах XVII в., когда развернулось интенсивное строительство новых городов, доступ в число детей боярских не был очень сложным [14, с. 28-29]. Например в южных уездах встречается небольшая группа «поместных казаков». Это те казаки, которые, продолжая выполнять казачью службу, сумели по каким-то причинам получить землю лично, по типу детей боярских. Уже в списке 1626 г. они объединяются с детьми боярскими, причем указывается общая численность обеих групп. Постепенно поместные казаки слились с детьми боярскими, документы перестают их выделять.
И первая, и вторая категории служилых людей в XVII - XVIII вв. обозначались общим названием «однодворцы», по способу ведения хозяйства. Большинство однодворцев не имело крепостных, и жило всего-навсего одним двором, с землей выделенной государством за несение военной службы [12, с. 18].
Возникает естественный вопрос, – откуда правительство черпало людские ресурсы для заселения не одного-двух, а десятков новых городов? Припомним, что только в течение трех лет (1632, 1633 и 1637гг.) татары увели в полон более 10 тыс. душ; сюда надо присоединить потери 1631, 1634, 1635 и 1636 гг., размера которых мы не знаем [15, с. 296]. А, турецкий путешественник Эвлия Челеби, находившийся в турецко-татарском войске летом-осенью 1641 года, после набега на московские земли говорит о «сорок пять тысяч ясыра» [16, с. 19].
Таким образом, проблема привлечения людских кадров стояла очень остро, успехов в борьбе с внешними врагами искали не столько в крепостях, сколько в людях, которые пахали землю под их стенами. «Без людей никакая крепость не удержит», - говорили современники. Оборонительные рубежи, отодвигаясь все далее и далее к югу, прикрывали расширяющуюся область земледелия. Сельскохозяйственные угодья правительство ставило на учет, и раздачу их превращало в орудие социальной политики [16, с. 73].
А.А. Новосельцев отмечал два приема заселения новых городов: «Это – «сведение» в них части служилых людей из других городов или обращение правительства с призывом к «вольным и охочим людям». Тот и другой прием при слишком неумеренном пользовании ими угрожал обезлюдением городам и уездам, откуда население передвигалось; правительство не могло упускать из виду простого и здравого соображения, что «добро строить новые города», но делать это так, чтобы «старых не запустошить». Обращение к вольным и охочим людям грозило потрясением крепостнического строя и вызывало протесты вотчинников и помещиков и всех вообще служилых людей, лишавшихся рабочих рук» [15, с. 296].
Но был еще и третий путь. Автор считает, что для заселения присоединяемых территорий привлекались, в большом количестве, крещеные татары, чуваши, мордвины и другие народности, переходившие в подданство московского царя.
Для подкрепления данного тезиса следует привести указ правительства о наделении поместным жалованьем новиков детей боярских и крещеных татар, датированный не позднее зимы 1641 года: «И по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу околничему Федору Васильевичю Волынскому да дьяком Василью Яковлеву да Микифору Демидову велети новиков детей боярских розных городов и новокрещенов и себя в приказе писати… и государевым царевым и великого князя Михаила Федоровича всея Русии жалованьем, помесными и денежными оклады, их верстати…» [18, с. 194].
Таким образом, списки детей боярских новиков формировались потомками служилых людей и новокрещенами. На службу московским царям путь не был очень сложным ни для знатных инородцев, ни для простых обитателей степи. Татарские ханы, царьки и князья стали переходить на нее уже в XV в. А в XVI веке, после завоевания Казани, Астрахани и присоединения Сибирского ханства, данная тенденция приобрела массовый характер. Урусовы, Юсуповы, Ахматовы и т.д. – знатные фамилии из российской истории с татарским происхождением.
Рядовые же татары или представители других народов, при крещении получали обычные русские имена и фамилии, ничем не режущие слух обывателя XVII века, например: Куземка Федоров или Иван Иванов [15, с. 287]. Более типичные русские фамилии сложно придумать. Естественно в списках, напротив имени стояло пояснение, как правило, состоящее из одного слова – «новокрещен», но это было вторично, а главное это то, что в иерархии служилого сословия эти люди были детьми боярскими новиками, и именно отсюда вытекали их привилегии и обязательства.
Как уже указывалось, основные фамилии коренных жителей села Молодовая – это Дергоусов, Толстой, Тимофеев, Сапалёв, Стрельников и Воронкин. И именно Боярских детей новиков упоминает Филарет Гумелевский в своей работе о заселении интересующего нас региона. Помимо этого, в помощь нам, для более точной локализации поселенцев у Филарета находим такие выдержки, - «Въ Царской грамате 1662 года читаемъ предписаніе, последовавшее по просьбе Ивана Толстого съ товарищами, вместо «стьнныхъ покосовъ, которые у них отошли къ новопостроенному городу Салтову», отвесть покосы по обе стороны реки Бабки» [13, с. 282-283].
Из воспоминаний старожилов следует, что первые жители села несли дозорную службу за Донцом, на Изюмском шляхе. А у того же Филарета находим роспись службы детей боярских салтовцев 1676 года, где помимо всего говорится, - «…8 человекъ отправляются въ Нагайскую степь къ Осколу и вверхъ Бурлука до Щенячего кургана для сторожевой службы…» [13, с. 288].
Несколько слов следует сказать о дальнейшей судьбе служилого населения южных уездов. В XVII в., как уже было отмечено, большинство детей боярских и приборных чинов не имело крестьян и по способу трудового ведения хозяйства сближалось с крестьянами. Юридическое оформление это сближение получило в начале XVIII в. В 1712 г. велено было собирать подати с однодворцев по переписным книгам 1710 г. В 1722 г. однодворцы были положены в подушный оклад. В 1724 г. однодворцев прямо причислили к государственным крестьянам. Затем закон распространил на них круговую поруку и признал однодворческие земли неотчуждаемыми [17, с. 73].
Как уже указывалось, дети боярские и низшие приборные чины служилого сословия с течением времени слились в одну социальную категорию однодворческого населения. Хотя однодворцы были причислены к государственным крестьянам и юридически от них не отличались, они жили по-разному, иногда хуже помещичьих и экономических крестьян. Однако многие исследователи еще и в XIX в. отмечали определенную специфику их жизни, языка и замкнутость быта [12, с. 35].
Оставим анализ материальной культуры однодворческого населения за рамками данной статьи и обратимся к статистическим данным.
Динамика движения населения в Центрально-Черноземном районе на протяжении XVIII – первой половины XIX в. по материалам I – X ревизий (1719 – 1857 гг.) разработана В.М. Кабузаном в работе «Народы России в XVIII веке. Численность и этнический состав» [19]. Выводы сделанные им, не позволяют предполагать наличие какого-либо другого этнического компонента при заселении интересующей нас территории. Например он пишет, - «В Воронежской и Курской губ. проживали только русские и украинцы, причем русских было около 70, а украинцев – 30% » [19, с. 96]. Лишь в Рязанской губернии В.М. Кабузан фиксирует менее одного процента татарского населения [19, с. 95].
Однако, в вышеназванной работе, автор отметил массу противоречий, которые позволяют поставить под сомнения выводы сделанные В.М. Кабузаном.
В водных главах, посвященных истории проведения ревизий и критике исторических источников, В.М. Кабузан указывает на путаницу при заполнении граф ведомостей посвященных нерусским народам [19, с. 12]. Исходя из его же слов видно, что в ведомостях были заполнены графы «ясашные иноверцы». Иногда иноверцы указывались с пояснениями, - татары это чуваши или мордва [19, с. 12]. В.М. Кабузан указывает на существование специального указа от 10 мая 1737 г., предписывающего присылать в Сенат более подробные формуляры, на предмет указания точного количества ясашных иноверцев и их этнической принадлежности. Однако путаница осталась при переписи христианского нерусского населения (новокрещенов – авт.), они так и не были вынесены в отдельную графу [19, с. 12-13].
Далее В.М. Кабузан обращает внимание на формуляры по Воронежской губернии, где в разделе – «новокрещеные ясашные иноверцы», были объединены татары и мордва [19, с. 13]. Более того, по той же губернии он перечисляет мордовские села, приводя количество населяющих их душ [19, с. 16]. В.М. Кабузан прямо говорит о наличии в архивах более подробных данных о мордве и татарах собранных по Воронежской губернии [19, с. 16-17]. Но, подводя итоги своей работы, пишет: «В Воронежской губернии русских по I ревизии оказалось 69.4, а по II – 69.7%, остальное население являлось украинским» [19, с. 96].
Подводя итоги, можно говорить о том, что при заселении территории Слободской Украины, в массивах русского населения присутствовал значительный слой тюркоязычных по своему происхождению народов. Данный факт сначала в российской, а позже в советской науке либо не был замечен вовсе, либо умышленно фальсифицировался. Была общепринята установка на то, что данные земли заселили только русские и украинцы. Таким образом, на основе вышеприведенных фактов можно утверждать, что в истории Слободской Украины остался без рассмотрения интереснейший пласт этнической составляющей заселения данной территории. Ранее неизвестный материал позволят по новому взглянуть на этнический состав Харьковской области и историю заселения Слобожанщины.